Подвиг разведчика

Наш сосед, Семен Аркадьевич, человек в целом положительный и тихий, на шестьдесят девятом году жизни решил совершить подвиг. Не трудовой, заметьте, и не гражданский. А, так сказать, интимно-лирический.

Вообще, старость — это когда ты еще помнишь, как это делается, но уже не помнишь — зачем. Семен Аркадьевич помнил и «как», и «зачем». Подводила лишь материально-техническая база.

Врач, человек циничный и равнодушный, выписал ему знаменитые синие таблетки. Сказал строго: — Одну штуку перед боем. И никаких излишеств.

Но Семен Аркадьевич был человеком старой закалки. Он рассуждал масштабно. Если одна таблетка дает надежду, то три должны гарантировать триумф. В конце концов, мы страна, победившая фашизм и перекрывшая Енисей. Что нам какая-то буржуазная фармакология? Наш человек полумер не признает. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

В тот вечер он принял тройную дозу. Хотел, видимо, не просто порадовать супругу, а ошеломить ее. Произвести, так сказать, неизгладимое впечатление.

Эффект превзошел ожидания. Организм, получив химический удар, мобилизовал все ресурсы в одну-единственную точку. Произошло то, что в медицине называется красивым словом «приапизм», а в народе — «стояк, хоть орехи коли».

Однако физика — наука жестокая. Кровь, радостно хлынувшая к центру удовольствия, напрочь покинула остальные, не менее важные участки тела. Давление рухнуло, как рубль в девяносто восьмом. Пульс, наоборот, зачастил — сто двадцать ударов. Сердце колотилось, как воробей в пустой кастрюле.

В самый ответственный момент, когда супруга уже готовилась к чуду, чудо отключилось. Семен Аркадьевич потерял сознание, но при этом остался, если можно так выразиться, в полной боевой готовности.

Вызвали «Скорую». Врачи приехали уставшие, злые. Увидели картину: лежит бледный пенсионер без чувств, а над ним, как памятник человеческой глупости, возвышается простыня.

Врач пощупал пульс, хмыкнул и сказал: — Классика. Гидравлика работает, а насос сгорел. Передозировка амбициями.

Грузили его на носилки с трудом. Конфигурация тела мешала. Супруга плакала от страха и стыда. Соседи выглядывали в лестничный пролет, пытаясь понять: помер дед или, наоборот, воскрес?

Сейчас Семен Аркадьевич лежит в реанимации. Бледный, виноватый, но живой. Врачи его, конечно, откачали. Организм у нашего человека крепкий, закаленный очередями и пятилетками.

Когда он наконец открыл глаза, над ним склонился старый реаниматолог Соломон Маркович, человек, видавший виды и знающий цену человеческим страстям. — Ну что, герой-любовник, — вздохнул доктор, поправляя капельницу. — Жить будете. Хотя сердце ваше такого энтузиазма не разделяет.

Семен Аркадьевич слабо улыбнулся и прошептал: — Зато, доктор… я показал ей, на что способен.

Соломон Маркович грустно посмотрел на возвышающееся под казенным одеялом «доказательство» и изрек мудрость, достойную быть высеченной на мраморе:

— Запомните, голубчик. Настоящий мужчина — это не тот, у кого стоит, когда он уже почти умер. А тот, кто выживает после того, как у него встал.

В этом, пожалуй, и есть наша глубокая национальная идея: погибнуть, но не сдаться. И пусть сам боец уже без сознания, зато знамя его — гордо реет над полем битвы.