План по тушенке

Жизнь дала трещину. Денег не было. Редактор журнала «Нева» сказал, что мои рассказы «проникнуты духом упадничества», и посоветовал сменить профессию. Я решил последовать совету буквально и устроился в почтовое отделение связи № 48.

Начальница отделения, Зинаида Францевна, женщина монументальная и скорбная, как памятник невинно убиенным, приняла меня без энтузиазма. — Пьете? — спросила она, глядя в мое личное дело. — В меру, — честно ответил я. — По праздникам. И когда грустно. — Значит, каждый день, — резюмировала она. — Подходите. Зарплата — двадцать три тысячи. Премия — если выполним план. Но мы его не выполним.

Моя должность называлась гордо: «Оператор первого класса». На деле это означало, что я стал чем-то средним между грузчиком, психоаналитиком и продавцом бакалеи.

Отделение напоминало декорации к фильму о крахе империи. С потолка свисала штукатурка, компьютер, пузатый и желтый от старости, гудел, как взлетающий бомбардировщик, и так же часто падал. В углу, где по логике должны были лежать бандероли, высилась гора макарон, сгущенки и стирального порошка. — Это что? — спросил я в первый день. — Гуманитарная помощь? — Это KPI, — мрачно ответил мой напарник, почтальон Лёха, человек с лицом, иссеченным ветрами и дешевым портвейном. — Если не продадим ящик тушенки до пятницы, Зинаида Францевна нас самих в консервы закатает.

Работа строилась на парадоксах. Люди приходили отправить письмо, а уходили с пачкой гречки и страховкой от клеща. Это называлось «расширением клиентского опыта». — Мне бы заказное в Сызрань, — робко просил старичок в потертом плаще. — Заказное будет идти месяц, — честно предупреждала Зинаида. — А вот лотерейный билет «Русское лото» действует мгновенно. Купите два. Вдруг выиграете миллион? Уедете из Сызрани, не дожидаясь письма. Старичок вздыхал, покупал билет и банку шпрот. Логика была железной: письмо могло потеряться, а шпроты — вот они, весомые, грубые, зримые.

Главным врагом был прогресс. Напротив нашего крыльца, сияя фиолетовым неоном, открылся пункт выдачи маркетплейса. Там было светло, тепло, и девочки в фирменных футболках улыбались так, будто не знали, что живут в России. Посылки там выдавали за минуту. У нас процедура выдачи посылки напоминала спиритический сеанс. Компьютер вис. Программа «Единое окно» требовала перезагрузки, пароля, отпечатка пальца и мольбы. Очередь волновалась. — Девушка, я стою сорок минут! — кричала дама в ондатровой шапке. — Где моя посылка с АлиЭкспресса? — Она на сортировке, — меланхолично отвечала Зинаида. — В Шарапово. Это черная дыра. Оттуда свет не возвращается, не то что чехол для айфона. Возьмите лучше шоколадку «Алёнка». По акции.

Штат таял на глазах. За неделю уволились три оператора. Одна ушла в тот самый фиолетовый пункт напротив, вторая — в декрет, третья просто вышла покурить и не вернулась. Остались мы с Лёхой и Зинаида. — Сорок тысяч человек ушло по стране, — читала новости Зинаида, пересчитывая мелочь в кассе. — Скоро останутся только голуби. И тех обяжут продавать подписку на газеты.

Как-то раз к нам зашел ревизор. Молодой, в узком костюме, пахнущий дорогим парфюмом и оптимизмом. Он оглядел облупленные стены, гору тушенки и очередь, состоящую из трех пенсионерок и одного городского сумасшедшего. — Коллеги! — бодро начал он. — Наша цель — цифровая экосистема! Мы должны стать центром притяжения! Почему у вас не продаются кредитные карты? — Потому что у нас компьютер включается полчаса, — сказал я. — За это время клиент успевает передумать жить, не то что брать кредит. — Это отговорки! — заявил ревизор. — Надо быть проактивными. Предлагайте услуги!

В этот момент в отделение вошел Лёха. Он волок огромную сумку с письмами, от него пахло дождем и безысходностью. — Лёха, — сказал я. — Продай господину ревизору банку зеленого горошка. Лёха посмотрел на ревизора мутным, но мудрым взглядом. — Горошек не возьмет, — определил он. — У него лицо человека, который не ест оливье. Возьмите, начальник, «Доширак». С говядиной. Ревизор попятился и ушел писать отчет о низкой вовлеченности персонала.

Вечером, закрыв отделение на тяжелый амбарный замок, мы стояли на крыльце. Напротив горела вывеска конкурентов, куда люди заходили за своими быстрыми посылками. А мы стояли, хранители вечности, продавцы макарон и надежды. — Уволюсь, — сказала Зинаида Францевна, закуривая. — Пойду в «Магнит» на кассу. Там хоть письма терять не надо. — Не уйдешь, Францевна, — сказал Лёха. — Кто, если не мы? Кто бабе Мане пенсию принесет? Кто мужикам расскажет, что посылка еще в пути, но надежда умирает последней? — И то верно, — вздохнула она.

Мы помолчали. Зарплата была маленькой, планы — невыполнимыми, а жизнь — абсурдной. Но в этом абсурде было что-то родное, как вкус дешевой тушенки, купленной на почте вместо марки.

— Ну что, — сказал я. — Пойдем? Завтра снова план по лотерейным билетам. — Пойдем, — ответил Лёха. — У меня там, в подсобке, еще ящик сгущенки нереализованный. Прорвемся.

И мы пошли в темноту, освещаемую лишь тусклым светом фонаря и верой в то, что письмо, если оно действительно важное, когда-нибудь все-таки дойдет.