Довлатов электронного мозга

Моя «Газель» — это не транспорт. Это ведро с болтами, скрепленное честным словом и синей изолентой. Карбюратор чихает, подвеска стонет. Но с прошлого вторника я чувствую себя пилотом правительственного лимузина.

Все началось с ржавчины. Правый борт прогнил так, что сквозь дыру пассажиры могли трогать асфальт. Хозяин автопарка, Ашот, решил проблему политически грамотно. Вместо сварки он купил наклейку. Огромную.

Теперь с борта на город смотрит Владимир Владимирович. А внизу, черным по желтому: «Я ВАС ВИЖУ. ВЫ НЕ РАБОТАЕТЕ».

Ашот сказал: — Это, Гриша, не ремонт. Это ребрендинг.

И началось.

Раньше как было? Лезут, толкаются, хамят. «Передайте за проезд, глухомань!», «Остановите у столба!». А сейчас? Заходят, крестятся. Садятся тихо, как мыши под веником.

Утром вез смену на завод. Обычно они галдят, пиво допивают, матерят начальство. А тут — тишина. Гробовая. Сидят, спины прямые. Один телефон достал, хотел, видимо, в «Тетрис» поиграть. Сосед его локтем пихнул, глазами на борт показывает. Тот телефон спрятал, достал блокнот, начал что-то писать. Смету, наверное. Или завещание.

На остановке «Пресса» подобрал двоих. Один — типичный городской сумасшедший, из бывших интеллигентов. Пальто драповое, лицо помятое, в глазах — вся скорбь еврейского народа. Второй — попроще, слушатель.

Интеллигент этот, увидев надпись, поперхнулся плавленым сырком. Я это заметил. У меня зеркало заднего вида панорамное, я в нем всю человеческую подноготную вижу.

— До рынка! — кричу. — Есть места для совестливых!

Залезли. Интеллигент бормочет про «вторжение в частную жизнь». А сам мелочь отсчитывает дрожащими пальцами. Рубль лишний дал. Я не вернул. Считайте это налогом на тревожность.

Едем. Чувствую — машина идет мягче. Ямы те же, рессоры те же, а едем плавно. Видимо, сам город под колеса ложится, чтоб не трясти Авторитет.

У пивного ларька мужики стояли. Увидели нас — бутылки за спину. Один даже живот втянул. Я посигналил. Просто так, ради искусства. Они чуть честь не отдали. Власть наклейки — страшная сила. Она сильнее Конституции и здравого смысла.

Гаишник на перекрестке — отдельная песня. Лейтенант Петренко. Обычно он меня тормозит, чтоб спросить, как жизнь, и стрельнуть сигарету. А тут стоит, палочкой крутит. Увидел профиль на борту, увидел надпись. Вытянулся в струнку, живот подобрал, жезл к виску прижал. Я ему кивнул милостиво. Работайте, мол, лейтенант. Родина не забудет.

Вышли мои интеллигенты у рынка. Тот, что в пальто, побежал куда-то, будто за ним расстрельная команда гонится. Говорит, заметку писать. Ну-ну.

А я на конечной вышел покурить. Обошел машину. Посмотрел на Президента. Посмотрел на дыру под наклейкой. Ржавчина там никуда не делась, она просто прикрыта авторитетом. В этом есть глубокий символизм, но думать об этом мне за зарплату не положено.

Пальцем по пыли на заднем стекле дописал: «И не надейтесь, я тоже не работаю. Я хобби занимаюсь».

Сел за руль. Завел мотор. Поеду дальше. Будить в людях совесть. Или страх. В наших краях это, в общем-то, одно и то же.