Котеринг

Моя соседка, Агриппина Кузьминична, женщина сложной душевной организации, каждое утро совершает странный ритуал.

В девять ноль-ноль она выходит из подъезда с эмалированным ведром. В ведре — рис. Она высыпает его на асфальт широким жестом сеятеля с картины соцреализма. Количество крупы такое, что наш двор мгновенно начинает напоминать богатую бенгальскую свадьбу. Не хватает только слонов и радости.

На этот рис, естественно, слетаются голуби. Местные голуби — существа наглые, жирные и лишенные каких-либо моральных принципов. Слетаются они целыми эскадрильями, застилая небо и создавая шум, похожий на работу ткацкой фабрики.

И тут в дело вступает диалектика. Рис — это не угощение. Рис — это наживка.

В кустах по периметру уже сидят коты. Наши дворовые коты выглядят как отставные десантники: у одного нет уха, у другого — совести. Они наблюдают за голубиным пиршеством с холодным профессионализмом.

Как только птицы теряют бдительность, начинается то, что мой друг Шер называет «котеринг».

Коты действуют молча и эффективно, как ниндзя в черном квартале. Выпрыгивают, и начинается бойня. Утром двор был белым от риса. Вечером он белый от помета, перьев и хладных трупов.

А где-то наверху, за мутным стеклом второго этажа, стоит Агриппина Кузьминична. Она смотрит на это кровавое месиво с ласковой улыбкой.

Мы долго думали, что она просто выжила из ума или возомнила себя матерью-природой. А вчера я встретил её у почтовых ящиков.

— Агриппина Кузьминична, — говорю, — зачем же вы голубей губите? Она поправила платок и посмотрела на меня как на идиота: — Голубей, Сереженька, я терпеть не могу. Я котов люблю. Васек вон, рыжий, совсем отощал. А мясо нынче сколько стоит? То-то же. А рис — он дешевый.

И тут я понял. Это был не акт безумия. Это была блестящая экономическая стратегия. За цену пачки крупы она обеспечивала своим любимцам шведский стол из свежей дичи.

Она не кормила птиц. Она накрывала поляну для хищников.