Король и Королева Грязи

Это была история о двух людях, которые идеально подходили друг другу, как спичка подходит к канистре с бензином.

Их звали Бёрт Пропан и Мортни Ласт.

Бёрт был парнем, который выглядел так, будто он только что проснулся под мостом, даже если он был в люксе «Ритца». У него были глаза побитой собаки и волосы цвета грязной соломы. Он играл на гитаре так, словно пытался её задушить, и орал в микрофон, потому что у него болел живот. Все вокруг говорили, что он — голос поколения. Бёрт говорил, что он просто хочет спать.

Мортни была другой. Она была похожа на куклу, которую забыли на солнцепеке, а потом переехали газонокосилкой. У неё была помада, размазанная по всему лицу, как кровь после драки в баре, и голос, способный сдирать обои со стен. Она хотела, чтобы её любили, но при этом вела себя так, будто хотела, чтобы её ненавидели.

Они встретились в каком-то подвале, где пахло потом, несбывшимися надеждами и дешёвым пивом.

— Ты выглядишь как мой будущий бывший муж, — сказала Мортни, прикуривая сигарету не с того конца.

Бёрт посмотрел на неё одним глазом. Другой был закрыт прядью волос. — А ты выглядишь как проблема. У меня нет денег на выпивку. — У меня есть, — сказала она. — Но я украла их у басиста.

Это была любовь. Или то, что люди называют любовью, когда им слишком страшно идти домой в одиночестве.

Они начали жить вместе в квартире, заваленной коробками из-под пиццы, старыми куклами и текстами песен, написанными на салфетках. Бёрт целыми днями лежал на диване в женском кардигане, жалуясь на то, что мир — это большая куча навоза.

— Знаешь, Мортни, — говорил он, глядя в потолок, — эти люди в костюмах… они хотят купить мою душу. А я даже не уверен, что она у меня есть. Может, я продал её за тот сэндвич с тунцом в 89-м. — Заткнись, Бёрт, — отвечала она из ванной, где пыталась покрасить волосы в цвет ядерного взрыва. — Напиши хит. Нам нужно купить подгузники и геро… гм, геро…ически пережить эту зиму.

Они поженились на каком-то обрыве, на ветру. Бёрт был в пижаме. Он сказал, что ему лень надевать смокинг, потому что смокинг — это ложь, а пижама — это правда. Мортни была в старом кружевном платье, которое, вероятно, сняла с покойницы. Они выглядели смешно и трагично, как клоуны на похоронах.

Пресса сходила с ума. Журналисты — эти стервятники с блокнотами — писали, что Мортни — ведьма, которая украла золотого мальчика. Бёрт читал это и смеялся. — Они думают, я золотой, — хрипел он, открывая очередную банку. — А я просто ржавый гвоздь.

Однажды они сидели в номере отеля. Вокруг валялись разбитые лампы, перья из подушек и остатки ужина. — Мы короли этого помойного ведра, — заявила Мортни, стоя на кровати с бутылкой шампанского. — Да, — сказал Бёрт. Он писал что-то маркером на стене. — Король и Королева Грязи.

В их жизни было много крика. Они орали друг на друга, орали на продюсеров, орали на небо. Иногда они дрались, но это было похоже на драку двух пьяных котов — много шипения и мало смысла.

— Ты разрушаешь мою ауру! — кричала Мортни, кидая в него пепельницу. — У тебя нет ауры, у тебя есть только долги и амбиции! — отвечал Бёрт, ловко уворачиваясь. Это был его единственный настоящий талант, кроме музыки — уворачиваться. От летящих предметов и от ответственности.

Но в тихие моменты, когда наркотики отпускали, а похмелье еще не наступало, они сидели рядом. Бёрт клал голову ей на колени, и она гладила его спутанные волосы. — Мы уедем, — шептал он. — Купим ферму. Будем выращивать картошку. Картошка не просит автографов. — Конечно, милый, — говорила она, зная, что никакой картошки не будет. Будет только громкая музыка, вспышки камер и эта бесконечная, грызущая тоска в животе.

Бёрт был слишком хрупок для этого мира. Мир был молотком, а Бёрт — стеклянной вазой, которую кто-то по ошибке поставил в кузнице. Мортни была крепче. Она была сделана из пластика и проволоки. Она выживет даже после апокалипсиса, вместе с тараканами.

Конец был предсказуем, как цирроз печени у старого пьяницы. Бёрт решил выйти из игры досрочно. Он устал быть голосом поколения, ему просто хотелось тишины. Громкой, оглушительной тишины.

Мортни осталась одна, чтобы кричать на весь мир за них обоих.

Люди говорят, это была трагедия. Я говорю — это была жизнь. Грязная, короткая, смешная и печальная. Как и любая хорошая песня, которую ты слышишь в баре в три часа ночи, когда уже некуда идти.